"Врет как очевидец"
Dec. 10th, 2017 11:31 amЕсть такое хорошее выражение, означающее, что непосредственный свидетель происшествия зачастую излагает вовсе не события как они имели место быть, а собственную интерпретацию событий, имеющую довольно отдаленное отношение к реальности. И чтобы вытащить из этого свидетеля информацию о том, что же случилось на самом деле, нужно еще знать, как подойти, какой вопрос задать и как проинтерпретировать полученные сведения.
Так вот, это относится не только к криминальным делам, но и ко многим другим сферам жизни. К лингвистике - в частности. Казалось бы, носитель языка - самый надежный источник сведений. Ан нет. Чтобы получить от него достоверную информацию, надо знать, что спросить, как спросить, и как интерпретировать услышанное. А то, что он говорит сам по себе - а о языке люди говорят много и охотно, - зачастую к действительности отношение имеет весьма отдаленное. Причем в таких вещах, в которых, казалось бы, и в голову не придет усомниться. Вот, например, если носитель языка говорит, что такое-то слово или значение слова - новое, недавно появившееся, уж наверное, он-то знает? Ага, щазз.
( Read more... )
Во всех этих случаях логика проста и очевидна. То, что было "раньше", воспринимается как "нормальный", "правильный", эталонный язык. Соответственно, все, что не нравится говорящему, воспринимается как "искажения" и "нововведения". Даже если это "нововведение" существовало еще во времена его прабабушки. То есть если вы слышите от носителя языка "сейчас так говорят", не спешите верить в то, что это действительно нечто новое. Возможно, это просто негативное оценочное суждение, а "сейчас так говорят" последние лет двести. В тяжелых случаях осуждаемая языковая черта может оказаться даже устаревшей (или устаревающей) литературной нормой.
Интересно, кстати, как с этим в английском. Ведь там очень часто просторечные формы - на самом деле архаичные языковые черты, восходящие прямиком к древнеанглийскому или как минимум английскому языку эпохи Шекспира. Просто в литературном языке они вымерли, а в диалектах сохранились во всей своей первобытной красе. Но при этом, разумеется, с точки зрения носителя литературного языка это все грубое просторечие. Воспринимаются ли они как "нечто новое" (то бишь "порча языка")?
Так вот, это относится не только к криминальным делам, но и ко многим другим сферам жизни. К лингвистике - в частности. Казалось бы, носитель языка - самый надежный источник сведений. Ан нет. Чтобы получить от него достоверную информацию, надо знать, что спросить, как спросить, и как интерпретировать услышанное. А то, что он говорит сам по себе - а о языке люди говорят много и охотно, - зачастую к действительности отношение имеет весьма отдаленное. Причем в таких вещах, в которых, казалось бы, и в голову не придет усомниться. Вот, например, если носитель языка говорит, что такое-то слово или значение слова - новое, недавно появившееся, уж наверное, он-то знает? Ага, щазз.
( Read more... )
Во всех этих случаях логика проста и очевидна. То, что было "раньше", воспринимается как "нормальный", "правильный", эталонный язык. Соответственно, все, что не нравится говорящему, воспринимается как "искажения" и "нововведения". Даже если это "нововведение" существовало еще во времена его прабабушки. То есть если вы слышите от носителя языка "сейчас так говорят", не спешите верить в то, что это действительно нечто новое. Возможно, это просто негативное оценочное суждение, а "сейчас так говорят" последние лет двести. В тяжелых случаях осуждаемая языковая черта может оказаться даже устаревшей (или устаревающей) литературной нормой.
Интересно, кстати, как с этим в английском. Ведь там очень часто просторечные формы - на самом деле архаичные языковые черты, восходящие прямиком к древнеанглийскому или как минимум английскому языку эпохи Шекспира. Просто в литературном языке они вымерли, а в диалектах сохранились во всей своей первобытной красе. Но при этом, разумеется, с точки зрения носителя литературного языка это все грубое просторечие. Воспринимаются ли они как "нечто новое" (то бишь "порча языка")?